Искусство > Музыка

 

 

Михаил Семёнович, как вы пришли к музыке? Благодаря моим родителям — они водили меня на концерты симфонической музыки, в музеи, на выставки. Музыка, искусство были настолько само собой разумеющимися в нашей жизни, что у меня никогда не возникало сомнений в их ценности. Молодость моих родителей пришлась на войну, они оба воевали, но сквозь все ужасы войны и смерти пронесли любовь к искусству. И сумели передать её мне.   Есть ли в вашей жизни люди, которым вы особенно благодарны? Такие люди, конечно, есть. Это моя учительница по литературе в школе, мои учителя скрипки и гармонии в музыкальном училище, мой профессор скрипки в консерватории, те представители русской интеллигенции, которые встретились на моём пути.   Что для вас является критерием успешной встречи со зрителями? Их много: улыбки, слёзы, аплодисменты, письма, стихи, дополнительные концерты на следующий день и вновь — полные залы. Я на энергетическом уровне ощущаю активность восприятия людей. Но не только. Вот письмо, написанное 35-летней женщиной: «Сейчас даже страшно подумать, что 20 лет назад я (из чистого любопытства) не зашла бы в этот зал, не оказалась на Вашем концерте, не пересмотрела за один вечер всю мою жизнь, и она пошла бы вкривь и вкось. Вы не представляете себе, какие изменения произошли во мне в тот вечер». Мне важен не сиюминутный эффект, но знание, что даже одна встреча может перепрограммировать человека, заставить его пересмотреть свои взгляды на жизненные ценности. И такие письма, как это, для меня важнейшая оценка моей деятельности.   Что, на ваш взгляд, нужно, чтобы музыка исцеляла душу человека? К сожалению, нынешнее телевидение, почти вся массмедиа, уровень школьного образования в области музыки и вообще искусства создают обстановку недоверия и порой даже противостояния. Ещё в советские годы во время многочисленных встреч с молодёжью, которая в первый раз не по собственной инициативе приходила на мои выступления, я зачастую был вынужден преодолевать стену отчуждения и только потом, когда лёд таял, мог уходить в глубину. Теперь всё намного сложнее. Наше общество прошло путь от тоталитаризма к полной анархии. Сейчас невиданное количество искорежённых, больных душ, до них очень нелегко докричаться, достучаться. Великая музыка — это источник особых вибраций. Она способна проникать в душу до самой глубины. Но для того чтобы лечение состоялось, человек-приёмник должен быть открыт для источника. Моя задача — настраивать приёмники, чтобы они могли резонировать на эти вибрации. Иное дело, когда на концерты приходят мои слушатели, то есть те, кто следит за моими фильмами, радиопрограммами, книгами. Тогда я наслаждаюсь свободным общением, взаимопониманием, ощущаю гармонию и любовь с самого первого мгновения выхода на сцену.   Познание вечных истин — не в этом ли суть человеческого существования? Как разбудить в людях потребность в духовном познании? Искусство — единственное свидетельство Вечности. Ибо в нём нет движения от простого к сложному, перестают действовать аспекты «здесь и сейчас». Оно связывает человека с Космосом, оно отменяет суету, формирует речь, дух, систему подлинных ценностей. Оно не позволяет политике и политикам, царям и президентам, всем видам временщиков формировать пространство личности. Владение логикой, риторикой, знание искусства моментально разоблачают ложь и цинизм власть имущих. Искусство отметает все виды «духовного опопсовения», порабощения личности. А умение логически мыслить мгновенно раскрывает, «кто есть кто». Но если человек не испытывает дискомфорта с этим телевидением, с этой шкалой ценностей, с этим уровнем общения, то Вечность не коснётся его Души. Всякому человеку нужно попробовать дать шанс, ввести его в мир вечных ценностей.   Вы говорите о спасении, о крае пропасти, на котором все мы находимся. С каких шагов надо начать каждому из нас? И как может объединиться в этом творческая интеллигенция? Искусство всегда говорило о спасении, стремилось оттащить человека от края пропасти, привести его к вечности. Это его постоянная задача. Люди искусства действуют не по своей только воле, они навсегда ангажированы чувством необходимости и, как доноры, не могут жить без своей кармы. Это их радость, их удел, их внутренняя обязанность. Даже художник, который вслух декларирует принадлежность искусства избранным, делает это от осознания своего бессилия, от обиды на мир, обитатели которого не считают необходимым понять искусство. И, как писал Мандельштам, «разноголосица… в трактирах буйных и церквах» — это, с одной стороны, проявление многослойности жизни и сознания, а с другой — основание печали поэта. Беда нашей жизни в том, что Зло прекрасно чувствует своих адептов, оно обладает огромной объединяющей силой. Оно действенно. В отличие от Добра, которое не способно объединиться. Каждый плачет и вздыхает в одиночку.   Творчество и творческий подход — понятия, которые выходят далеко за рамки искусства. Как помочь людям разбудить в себе это состояние, поскольку для многих жизнь постепенно становится рутиной? Творчество — это сотрудничество с Богом, то есть с Творцом. В величайших книгах планеты: в Библии, Торе (христиане называют её Ветхим Заветом), в Новом Завете, в «Божественной Комедии» Данте и трагедиях Шекспира, в откровениях Мольера, Гёте, Байрона и Пушкина, Томаса Манна и Пастернака — нет суеты, маленьких примитивных мыслишек, идеек. Вся музыка Баха и Моцарта, картины Эль Греко и роспись Ватикана, стихи Рильке и сонаты Бетховена — о крупном, вечном, это великие догадки и подтверждения СМЫСЛА. Творческое начало заключается в искусстве жить, улавливая неповторимые импульсы Гармонии, ощущая каждый день как подарок. А разбудить это состояние можно прежде всего через искусство. Как? На этот вопрос я стремлюсь ответить всей своей деятельностью. Однажды три подростка — я и двое моих друзей — договорились между собой никогда не говорить о пустяках. Мы все были творческими мальчишками, поняли, что жизнь коротка и тратить время на мелочи — неблагодарное дело. Мы верны этой идее всю жизнь.   В чём и в ком вы черпаете идеи, вдохновение? Откуда берёте силы? Есть смерть, и есть бессмертие. Нам на Земле дано знание о смерти. Оно невыносимо. Но в противовес этому знанию существует великая Культура. Она знает о тайнах Бессмертия. В ней и только в ней я черпаю свои идеи и вдохновение. И в сознании того, что я способен оттащить кого-то от края.

Михаил Казиник Открытый урок-концерт для взрослых в рамках проекта журнала Seasons «Школа для дураков». Урок состоялся 12 ноября 2009 года в музее-квартире А. Н. Толстого «На „Казиника“ идут как на праздник, ему исповедуются в письмах, доверяют самые глубинные думы. Если бы всё преподавание в стране происходило на таком уровне, как его выступления, то искусство и гений давно победил бы посредственность» (Ларс Линдер). Михаил Казиник и Алексей Ботвинов во время записи передачи на радио «Орфей». Фото с сайта www.muzcentrum.ru Михаил Казиник гастролирует по всему миру с лекциями, концертами, мастер-классами, творческими вечерами

 

Идея Канта: «Есть две истины: звёздное небо над нами и нравственный закон внутри нас».

 

Самый важный урок моей жизни (он же самый печальный): большинство людей практически никогда не учатся на своих ошибках. Они всё время ходят по кругу собственных заблуждений. Но это не значит, что нужно опустить голову и признать себя побеждённым. Ибо, как сказал Гегель: «Движение — всё, конечная цель — ничто».

Я получаю очень много писем. Вот два из них, которые пришли на мою почту с интервалом в несколько секунд.

Письмо первое, от Анатолия из Нижнего Новгорода: «Уважаемый Михаил Семёнович! Ваши рассказы порою так пронзительны, так эмоционально и эстетически заряжены, что слезы наворачиваются на глаза. Спасибо Вам, что Вы у нас есть. Но, мне кажется, людей, которым интересно Вас слушать, подавляющее меньшинство. Мы — как радужная плёнка на поверхности вонючего, булькающего болота, и со временем её толщина становится всё меньше. Но всё равно спасибо Вам».

А вот мой ответ: «То, о чём вы, Анатолий, пишете, очень печально. Но если вы читали мою книгу „Тайны гениев“, то, наверное, поняли, что мне это известно. И причины объяснимы. Есть два варианта. Первый — оставить всё как есть, второе — пытаться сделать хоть что-нибудь. Я выбрал второй вариант. Может быть, я не прав. Может быть, серьёзные люди, которые давно всё поняли, посмеиваются надо мной. Но я убеждён в своей правоте. Если мы не будем действовать, то наступит гуманитарная катастрофа, как следствие этого образа жизни и этого мышления. А отвечать придётся тем, кто мог, но не захотел предотвратить её.

Антоний Падуанский проповедовал рыбам и птицам. И в этом, согласитесь, что-то есть… Переслушайте программу, где я говорю о наших адвокатах (Бахе, Моцарте, Шекспире, Данте, Бетховене), благодаря заступничеству которых всё остальное человечество помиловано».

Письмо второе, от Натальи, бабушки семидневной внучки: «Уважаемый Михаил Семёнович! Огромный привет Вам из города Балабаново Калужской области. Спешу Вам сообщить, 22 декабря у нас родилась внучка, мама которой под впечатлением одной из первых Ваших программ слушала музыку Моцарта, полюбила его и не пропускала Ваших передач. Огромное Вам спасибо за ту Работу (именно с большой буквы), которую Вы ведёте на „Серебряном Дожде“. Я глубоко уверена в том, что это — богоугодное дело (угодное Христу или Магомету, Саваофу, Кришне или Будде). С наступающим Вас Новым годом! Здоровья, согласия, мира и любви в Вашем доме!»

Мой ответ: «Уважаемая бабушка Наталья! Я очень рад Вашему письму! Поцелуйте Вашу дочку и внучку от моего имени! Всё равно я уверен, что тьма не победит! Живут Бах и Моцарт! Они угодны всем богам!»

Первое письмо кажется безнадёжным, а во втором — надежда. Хотя и в первом это «всё равно, спасибо Вам» печально, но вселяет некоторую долю оптимизма. Представьте себе ситуацию, где автор первого письма, Анатолий — учитель, а новорождённая из второго письма через шесть лет попадёт к нему в класс. Они узнают друг друга и создадут в классе энергетический мост. А этот мост, в свою очередь, повлияет на кого-то ещё. И опять засветится…

 

http://www.manwb.ru/articles/arte/music/Kazinik/

 

 

Дата 21.12.2009

Текст: Анастасия Нечаева, журнал «Территория»

Фото: Мария Прокопьева

 

Он тонкий наблюдатель, фантастический рассказчик, очаровательный собеседник и единственный в мире человек, который точно знает, что обучение игре на скрипке обязательно должно начинаться с обучения умению правильно падать со стула

 

Когда на рубеже XXI века австралийское радио SBS провело опрос, с кем бы вы хотели провести новогоднюю ночь, то из русских имен было названо три: Великий князь Владимир Романов, Эдвард Радзинский и Михаил Казиник.

 

О нем был снят потрясающий фильм Петера Мейера под названием «Казиник, Бог и Дьявол».В настоящее время специально для слушателей радио «Серебряный Дождь» он рано утром выходит в прямой эфир из специальной радиостудии у него дома в Стокгольме.

 

Он тонкий наблюдатель, фантастический рассказчик, очаровательный собеседник и единственный в мире человек, который точно знает, что обучение игре на скрипке обязательно должно начинаться с обучения умению правильно падать со стула.

 

Он рассказывает так талантливо, так вкусно, и с таким темпераментом, что твое сознание переворачивается и та музыка, которая с детства казалась тебе чужой и тяжеловатой, вдруг становится...

 

 

Музыка — это одна гигантская вибрация, которую гении получают из космоса. К сожалению, у большинства людей этот родничок закрыт, и лишь у немногих получается принимать эти волны. Бетховен писал великую музыку, будучи совершенно глухим. Это прямое доказательство, что музыка — вибрирующая энергия.

 

Вообще, музыка — вершина всех искусств. Потому что в ней нет вербальности, нет изобразительного ряда, а есть только обертоновая волна Вселенной, в которой заложены коды бессмертия, коды гениальности, коды человеческого развития...

 

Моя задача — духовно настроить человека на ту волну, на то излучение, которое исходит от творений искусства: поэзии, музыки, литературы... Всякое великое искусство — это передатчик, а человек, который не настроен на его частоту, — испорченный приемник. Я его ремонтирую.

 

 

Кто вам сказал, что в нашей стране демократия? Вы о чем? Демократия — это отнюдь не власть народа, а демоса. Об этом нам говорит вся античная культура. А представителем демоса был тот, кто владел семью свободными науками: музыкой, риторикой, геометрией, математикой, логикой, астрономией, грамматикой. Все остальные принадлежали охлосу. В сегодняшней России охлос растет в геометрической прогрессии, а демос уезжает, молчит, исчезает. Так что, получается, что от демократии мы пока очень далеки.

 

 

На Западе бумага — самое последнее дело. Там у меня нет никакого звания, кроме одного, — Михаил Казиник. И этого вполне достаточно. Запад — это рынок, а не базар. И именно рынок способен моментально выявлять, кто есть кто. Скрипачу достаточно поиграть 10 минут, чтобы о нем составили мнение, безо всяких дипломов. А в России титул или звание могут дать человеку абсолютно непригодному, но который не вылезает из кабинетов различных министерств и ведомств.

 

 

Власть носит сексуальный характер. Вы спрашиваете — почему? Приведу простой пример: каждый мужчина мысленно хочет обладать всеми женщинами. Но он этого сделать, само собой, не может ни физически, ни морально. Но! Абсолютная власть и абсолютные деньги дают ему такую возможность, пусть даже и теоретическую. И именно к этому подсознательно стремятся все мужчины.

 

 

Что касается музыкального воспитания, то у меня принципиальная позиция. Музыка должна быть в школе главным предметом! И уже через нее должны преподаваться все другие предметы. Ведь страшно не отсутствие музыкального воспитания, а некачественное воспитание.

 

К сожалению, сейчас в музыкальных школах творится полный беспредел. Учителя, бьющие своих учеников линейкой по пальцам — естественное явление. А это ведь уж криминал! Почему тратится время на обучение, и совсем не тратится на то, чтобы дать ребенку комфорт и любовь??? Вот почему для большинства детей уроки музыки — сущее наказание. А для тех детей, которых учу я, наказание не пойти на мои уроки. Клянусь! Пусть не будет зоопарка, мороженого... Но не придти ко мне — это трагедия! Ребенок любит меня, доверяет. Он может упасть со стула назад, зная, что я нахожусь у него за спиной и всегда поймаю. Вот какая степень доверия между нами!

 

 

Почему в России так мало нобелевских лауреатов? Да потому, что наше музыкальное образование находится на региональном уровне. Я всегда говорю мамам, папам, бабушкам: «Если вы хотите, чтобы ваш ребенок стал нобелевским лауреатом, начинайте с музыки». Я разговаривал со многими лауреатами, и выяснилось, что все они с детства жили в атмосфере музыки. Именно в ней лежат коды всех великих открытий и творческих идей. А у нас, в московском Доме музыки залы заполнены только на некоторые имена. В остальных случаях — наполовину. И это в городе с населением почти в 15 миллионов...

 

 

У нашей страны единственный путь к спасению — культура. В переводе с латыни это означает «возделывание». Вот мы все говорим о культуре нашего общества... Посмотрите на муравейник, видели хоть одного пьяного муравья? А ленивого муравья? Вот где настоящая культура. Но вы понимаете, что не может страна, совершившая колоссальный духовный подвиг, все это полностью растерять. Ведь в течение всего XIX века мы за короткий срок обогнали в культурном отношении все страны. И это, минуя эпоху Возрождения, средневековые академии...

 

 

Вообще, инерция великая вещь. Именно на ней построена вся наша жизнь.

 

 

Все ложь и глупость. Все каналы можно смотреть после часу ночи. Когда все эти изверги из сферы масс-медиа спят. Их расчет строится на том, чтобы убаюкать всякими Киркоровыми и Алсу тот рабочий конвейер, который после работы имеет силы только на то, чтобы заснуть. И на другой день с новыми силами штамповать, штамповать, штамповать... А ни на что другое он, наполненный доверху попсой, уже не способен. По-хорошему, телевизор должен стоять экраном к стене, и включаться в редких случаях.

 

Я всегда говорю: «Если после моих выступлений, вы пришли домой, включили по инерции телевизор и сразу его выключили, моя задача выполнена».

 

http://www.nezevay.ru/afisha/news/2479/obertonovaya-volna-vselennoi-intervu-s-mihailom-kazinikom.html

 

 

ИНТЕРВЬЮ НА ПОРТАЛЕ CLASSICA.FM 24 November 2009 | Евгений Бойко

 

Classica.FM публикует интервью с живущим в Швеции Михаилом Семёновичем Казиником – музыкантом, общественным музыкальным деятелем и просветителем, консультантом Нобелевского концерта, который провёл в в начале ноября в Москве несколько лекций. Перед отъездом в Швецию с Михаилом Семёновичем побеседовал главный редактор Classica.FM Евгений Бойко.

 

Е. Бойко: Вы не так часто бываете в России, и в последний приезд провели несколько концертов-лекций о классической музыке и музыкальной культуре. Прошли они при полном аншлаге, причём, насколько знаю, вместо запланированных двух их было пять, и билетов на них было не достать. Ваши взгляды на музыкальную культуру необычны и находят отклик в стране, где уровень музыкальной культуры оставляет желать лучшего. Популярность классики низка, и тут важнее чем сетовать, нужно понять – почему? Связано ли это с традициями исполнительства, музыкального образования?

 

М. Казиник: В учебных заведениях считается, что человек должен получить некую информацию о музыке, узнать определенные вещи. Для меня этот момент всегда был последним. Когда я написал книгу, то в ее основе был дух и некая волна. Мне было важно, чтобы человек, читая, почувствовал себя гармонично. Моя задача в том, чтобы показать и доказать, что всякое творение искусства – и музыка как ее вершина – является гигантским невероятно вибрирующим передатчиком. Этот передатчик через гениальных людей дает нашему организму, духу гигантскую связь с идеей космичности, значимости, гармонии, внутреннего содержания. Это самое важное.

 

Человек – это приемник, который принимает космические, творческие волны, идею любви и. т. д. Интересно, что такое явление как любовь с первого взгляда уникально тем, что главное в нем не взгляд, а волна, энергия, которая исходит от человека, в том числе и через глаза. И вот в эту энергию я верю. Я ее знаю. И задача моя, в первую очередь, не научить, – люди потом сами включат компьютер, откроют книгу и получат необходимую информацию. Моя задача – влюбить!

 

Е. Бойко: В отличие от лёгкой музыки классика не приемлет пассивного восприятия. Человек должен заставить себя думать на концерте, включить рассудок и сердце. Как научить человека слушать музыку?

 

М. Казиник: Если приходит понимание того, что такое классическая музыка как форма энергии, как форма божественного откровения, то тогда происходит раскрытие тайны, а это ведет к свободному творению, полёту. Человек только тогда свободен, когда он познает самые уникальные, самые глубинные структуры музыки. Представляете, как Бах создавал свою музыку? Он понимал значение каждого звука, который он писал. Музыканты пытаются не только исполнить Баха, но раскрыть его секреты. Работая над Баховскими опусами, они доходят до каких-то глубин. Выходят на эстраду, играют, и считается, что слушатель в зале понимает всё, весь творческий процесс. Но ведь нет! Этого не бывает! А моя задача как раз в том, чтобы помочь человеку оказаться гениальным приемником. Чтобы он сидел в зале и слышал не только звуки, не только музыку, но всю обертоновую систему космоса Баха.

 

Е. Бойко: Может быть, проблема и в исполнителях? Русская публика благожелательна и не скупится на аплодисменты, но ведь далеко не каждое исполнение действительно талантливо и эмоционально насыщено.

 

М. Казиник: Все зависит от личности исполнения. Наше слышание и представление того или иного произведения напрямую зависит от того, кто находится по ту сторону сцены, кто нам это представляет. Вторая часть соль-мажорной сонаты Моцарта всегда мне казалась какой-то слабой и простоватой музыкой. Я слышал ее во многих исполнениях, и только когда я сам начал над ней работать, то понял, что это одно из самых гениальных и сильных произведений композитора.

 

Е. Бойко: Не думаете ли вы, что классическая музыка сейчас в некотором роде «вещь в себе»? Исполняют её те, кто получил музыкальное образование, слушают большей частью те, кто имеет отношение к музыке, а общество в целом малознакомо с этим искусством. В любой просвещённой стране имена композиторов стоят в одном ряду с именами литераторов, философов, живописцев. Если в средней школе литературу изучают, то музыка не является обязательным предметом. Вот основы религии собираются вводить, а ведь любая религия – это прежде всего идеология, а не культура.

 

М. Казиник: Музыка должна быть в школе главным предметом. Об этом нам говорит вся античная культура. В числе семи свободных наук на первом месте стояла музыка и риторика вообще. И логика к ним еще прибавлялась. Если человек их осваивал, то считалось, что он представитель демоса. Если нет, то он принадлежал охлосу. Это была большая часть истории цивилизации вообще. Что касается музыки, то у меня есть две принципиальные позиции. Во-первых, немедленно в школу ввести музыку как главный предмет, географию надо изучать через музыку, историю – тоже через музыку. Ведь не полезными ископаемыми характеризуется та или иная страна, а музыкой и произведениями культуры, в которых воплощена душа народа.

 

Но я понимаю, что если реализуется моя мечта, если преподавать начнут выпускники музыкально-педагогических училищ, то получится полностью противоположный эффект, поскольку система подготовки кадров не просто плоха, но опущена на предельно низкую ступень отрицательного вектора. Вся система антимузыкальна! Педагог – учитель музыки в общеобразовательной школе должен быть ритором, актером! А где вы его возьмете? Я пытался предложить во многих странах нашего бывшего Союза создать так называемую Элитарную академию, в которой бы происходило формирование людей античного полиса. Формирование личности через музыку, риторику, театр, через умение владеть языком. Ведь где кончается речь, начинается агрессия…

 

Москва, 12 ноября 2009.

 

 

     

 

 

 

А.К. Михаил Семенович, Советский Союз – тема серьезная, и ее полное осмысление будет возможно, лишь когда пройдет пару столетий: что там было хорошо, что – плохо… Но после Саяно- Шушенской ГЭС стало понятно: сейчас мы доживаем последнее, что было сделано тогда.

М.К. Да, сейчас мы уже не в состоянии что-либо создать, а тогда могли. Один «Буран» чего стоит… Хотя первый раз это стало ясно после Чернобыля. Я узнал о нем на второй день. У меня была встреча в Соснах под Минском с ядерными физиками. Вышел один академик и сказал: «Друзья, выключите телевизоры, не слушайте, что говорят. Никаких первомайских демонстраций. Произошла страшнейшая в мире катастрофа: взорвалась самая страшная бомба, единственное, чего нет – взрывной волны. Все остальное есть. Погибнет огромное количество людей, во многих поколениях будут рождаться искаженные люди, произойдет полное изменение генофонда планеты. Поэтому нужно наплевать на все: кладите партийные билеты, спасайте детей!..». Представляете, какой кайф был после его слов выступать? Я тогда говорил о Бахе и Эйнштейне.

А.К. Как-то случайно я попал на доклад федерального министра транспорта и услышал цифры, которые шокировали меня. В Советском Союзе при плановом хозяйстве рассчитывалось, что все люди должны ездить на автобусах, в год должно выпускаться определенное количество машин, должна быть определенная нагрузка на дороги. Сегодняшняя нагрузка превышает запланированную в сотни раз.

М.К. Кстати, когда-то американцы предупреждали Советский Союз: не развивайте частный транспорт.

А.К. А сбежать из «совка» хотелось?

М.К. Когда меня на сцене спрашивали, думал ли я о том, чтобы уехать, я отвечал: «Думаю, что я не столько крыса, сколько капитан. Сейчас с нашего тонущего корабля под названием СССР бегут крысы…». И я это говорил!.. Самое печальное, что этот корабль и сейчас тонет.

А.К. Так он тонет с семнадцатого года…

М.К. Да, но его поддерживали разными системами, разными вливаниями, которые на какой-то период могли этот корабль удержать на плаву. Например, система ГУЛАГа – это не только система уничтожения, это возвращение к рабовладельческому обществу. Россия, чтобы спастись, всегда возвращается к каким-то ушедшим стадиям. Сегодня мы вернулись к феодализму.

Знаете, Антон, в последнее время я стал задумываться, при всем том бреде советской власти с ее годами ушло что-то неповторимое, очень важное и остроумное.

А.К. Ушла какая-то глупость, дурь, бесшабашность и пришла циничность, прагматизм…

М.К. Ушел даже романтизм, который тогда был. Вот его мне жалко.

А.К. Недавно слышал фразу Бродского: «Мы в Союзе были большими американцами, чем они здесь». Но был ли у нас все- таки шанс сохранить Союз? Где и что мы просмотрели?

М.К. С моей точки зрения шанс был, когда заговорили о конфедерации. Это самый юридически и экономически выгодный ва¬риант общения. Это абсолютное неразрушение экономических и культурных связей, но при этом полная свобода культуры и открытые границы. Типичный ее пример – страны Скандинавии. Дания, Швеция, Норвегия и Финляндия – по сути, единая страна, причем настолько единая, что в Финляндии при 10% шведского-ворящего населения два государственных языка.

А.К. А что же делать 143 миллионам, оказавшимся на нашей территории?

М.К. Вообще, мне сказали, что намного меньше, поэтому перепись отменили. Судя по некоторым предварительным данным – меньше 100 миллионов. Вы себе не представляете, какая смертность, ее скрывают. Мне пишут люди из Сибири, с Урала, с Дальнего Востока о реальном положении вещей. Валяются трупы перепивших, сгоревших, передравшихся… жены со вспоротыми животами, умственно неполноценные дети… Если здесь, в Саратове, центре России такое творится… что же там?! В деревнях давно уже никто никого не считает.

А.К. Что вы считаете самым главным в европейской праворегулирующей системе?

М.К. Наверное, презумпция невиновности. В Швеции это настолько сильная штука, что швед должен скорее поверить, чем не поверить. Когда человек что-то говорит, то он прав, швед не может искать причин считать его лжецом.

А.К. Я с презумпцией невиновности понял все в 1982 году, когда играл в рок-группе. В доме работников просвещения, где мы репетировали, была совершена кража. Украли Ионику. В РОВД нас развели по операм, и мент мне говорит: «Произошла кража. У меня все основания думать, что это сделали вы. Доказывай мне, что это не так». Я сижу и думаю, у меня два варианта: либо доказать, что это были не мы, либо биться за презумпцию невиновности. На всякий случай я ему задаю вопрос: у нас в государстве презумпция невиновности еще действует или как? Он отвечает: «Хватит мне здесь, б…, умничать!».

М.К. Конечно, на эти слова ответить можно только так!

А.К. Тогда я сказал: «Смотрите, Ионику украли, ножки от нее украли, а педаль-то не взяли. Без педали Ионика – ничто. Если б мы украли ее, то и педаль бы мы тоже обязательно украли». На это он сказал: «Ты убедил меня».

М.К. Вот это был урок презумпции невиновности!

А.К. Да, и теперь я отношусь к ней, как практика Ходорковского показывает, правильно. Откройте секрет, как, говоря со сцены такие крамольные вещи, вы все же оставались на свободе?

М.К. Я всю жизнь говорил то, что хотел. И как-то так получалось, что меня не трогали. Вокруг – трогали, меня – нет. Я даже начал удивляться. За мной всюду ездил приставленный агент КГБ, которого я видел везде, и в Краснодаре, и в Костроме, и в Питере. За свою работу, за то, что он сидел и слушал, мне кажется, он получал больше денег, чем я за свои концерты. Я его знал, и он не скрывался. Он говорил: когда будешь видеть меня в филармонии, никогда не здоровайся. Потом, в горбачевские годы, перед первой поездкой в Швецию, оказавшейся знаменательной для моей жизни, я его случайно встретил и сказал, что еду в буржуазную страну. На это он ответил: «Я знаю, счастливого тебе пути». «Но у меня к тебе вопрос», - говорю я: «Почему вы меня не трогали? Меня легко упрятать за решетку, объявить психом, накачать лекарствами и сделать из меня растение?». Он ответил: «Не притворяйся, что не знаешь!». Оказывается, их генерал был моим поклонником! В этом разговоре выяснилось, что в течении всех лет его внучка росла на моих детских абонементах. Десять лет в Минске по абонементам я вел два зала по 2000 детей с шести лет, вырастив их до шестнадцатилетия. В их числе была маленькая чудная девочка с косичками, которая росла и по календарю считала, сколько дней осталось до очередного концерта Михаила Казиника. У них в семье был мой культ. И этот жестокий, не знающий преград генерал любил свою внучку больше, чем советскую власть. Когда ему подавали на меня бумаги, он запирал их в сейф, говоря, что займется этим лично, это особый случай. Все понимали, что подавать бумаги надо, работать надо, но толку от этого ни¬какого. Естественно, по советской субординации спросить у генерала, почему он не дает этому делу ход, все равно, что подписать себе смертный приговор. Все были уверены, что я с ним знаком. С одной стороны, я – советский диссидент, антисоветчик, антикоммунист, а с другой – трогать меня нельзя. Эта растущая девочка была моим ангелом-хранителем.

А.К. Но и на награды вас не баловали…

М.К. Конечно. Хотя на афишах самыми крупными буквами писали «Михаил Казиник» (так быстрее продава¬лись билеты), чуть меньше – «государственный академический симфонический оркестр», еще меньше – имя дирижера, а самыми маленькими – имена композиторов. Отчетливо помню 60-летний юбилей Белорусской го-сударственной филармонии. Момент награждения. Самых главных награждают орденом, вторых – грамотами ЦК КПСС, следующих – грамотами министерства культуры, все ниже, ниже, ниже. В конце – объявить благодарность... Перечисляются все пожарники филармонии, вахтерши, уборщицы, далее следует мое имя. По¬сле этого собрания все выходили на улицу и везде видели «Михаил Казиник», «Михаил Казиник»… Это было здорово!

А.К. То есть вашим именем пользовались для нужд филармонии?

М.К. Да, и не только. Но однажды это им боком вышло…

А.К. Расскажите подробнее.

М.К. Когда я пересказываю эту истории шведам, то кто все понимает, сходит с ума, а кто не понимает – пожимает плечами. Шведы на ментальном уровне не могут постичь, как такое может быть.

А.К. Ну мы – не шведы.

М.К. Как-то меня вызывает художественный руководитель филармонии, народный артист РСФСР, лауреат премии РСФСР, лауреат премии ГДР, заслуженный деятель искусств и чего-то там еще… Он был попросту дирижером оркестра группы войск в Берлине и стал худруком в филармонии. Хороший добрый дядька, но страшный трус. Так вот вызывает он меня и говорит: «Миша, тебе доверена высокая честь. В твой абонемент для студентов вклю-чена встреча с народным артистом Советского Союза, лауреатом Ленинской премии, Секретарем союза композиторов СССР, членом ЦК Коммунистической партии Советского Союза, заведующим кафедрой Московской консерватории, профессором Тихоном Николаевичем Хренниковым». От каждой фразы он привставал. Естественно, я спросил: чего это в мой абонемент вклинивают Хренникова?

- Миша, я тебе все расскажу. По плану Тихон Николаевич должен приехать в Минск в зал филармонии для выступления. На этот  зал мы народ сгоним. Приведем войска, переоденем артистов, статистов… Но он изъявил желание выступить перед молодежью в неформальной обстановке, не в филармоническом зале. А где мы возьмем столько молодежи?

Они же не знают, кто он такой, у них нет табеля о рангах. На песни – еще может быть, но вот на его симфонию, фортепианный и скрипичный концерты?.. На всю эту хренниковскую музыку. И вот в ЦК партии он внес предложение, что концерт Хренникова пройдет в рамках моего абонемента. Тогда Хренников увидит полно народу. В ЦК, зная, что я – антисоветчик, решили потребовать от меня тезисы выступления, залитовать их, а я буду обязан говорить только то, что написано. Конечно, я пытался отказаться: никогда в жизни я не выступал по тезисам, но худрук привел все аргументы: «Миша, я тебя всегда выгораживаю, все ЦК будет, все министерство будет, все тузы. Один раз выйди и наговори все, что ты не любишь, а потом мы с тобой всю жизнь будем получать от этого дивиденды! Ну, сделай это, хотя бы ради меня, я внес это предложение, и оно принято, скажешь нет – и твоя карьера кончится!»… Я пришел домой, сам не понимая, что пишу, накропал какую-то хрень, подрожая всем съездам: семимильными шагами, вперед, ленинская теория отражения, отражает нашу бодрую жизнь, еще с молодости Хренников мечтал о том, чтобы… ну знаете, как это было. Тезисы пошли в ЦК, в министерство… И вот концерт, куча пропусков, я прохожу через три-четыре кордона, вижу, ходят с миноискателями по залу, собаки, черт знает что…

А.К. Какой это год?

М.К. Где-то восемьдесят третий.

А.К. Это серьезно еще.

М.К. Это самые серьезные времена. Андропов, слежки, проверки, вновь ощущение сталинского круга. Очень тяжело было. Хренникову выделили комнату, постелили все коврами, включая стены. Бархатное кресло, цветы, вазы с фруктами, я впервые тогда увидел киви и манго. Захожу, Хренников сидит посреди этого, будто хан, и спрашивает: «Это ты будешь вести концерт? А как тебя зовут?.. А, ну Миша, давай!». Он очень общительный был, ну, парень из Ельца, из Смоленской области. Оркестр рассаживается, у меня кипит все внутри, сейчас я выйду, первые ряды все оцеплены, сидят все члены ЦК, министры… Все шишки вдруг полюбили музыку. А там дальше за ними – мои студенты вперемешку со стоящими в штатском, у которых видно, как за пиджаками переливаются мускулы. Выхожу я на сцену и задумываюсь: для кого буду говорить – для этих жлобов, которых ненавижу лютой ненавистью? При этом мои студенты сидят и хитренько смотрят, что сейчас произойдет. Момент истины. Я стою, не знаю сколько, минуту или пять, в голове промелькнула мысль про семимильные шаги вперед к каким-то целям. Вдруг я зачем-то сказал: «Есть одна замечательная фраза, что фашизм – это мещанство, возведенное в ранг государственной политики…». Передние ряды слегка приподнялись. Я продолжаю: «Мы впервые провозгласили какие-то новые принципы в нашей стране, очень далекие от этого ужаса. Но вот беда: был такой философ, звали его Артур Шопенгауэр, он в своей книге говорил о темной иррациональной силе – Воле…», потом я перешел к Ницше, потом стал говорить, что мы, отрицая великое искусство и великую культуру, опять подпадаем под воздействие этих идей немецкой философии. Я говорил безумно страстно. Тузы сидят и слушают, у них белки кровавые, я думал, что сейчас стрелять будут. А студенты счастливые за этим всем наблюдают. Я закончил, на сцену вышел дирижер, зазвучала музыка, иду в комнату, ко мне подходит Хренников и говорит: «Здорово!». Я спрашиваю, вы слышали?

- Нет, здесь не слышно, но я видел студентов, у них глаза горят, ты человек эмоциональный, говоришь ярко, вот таких музыковедов нам недостает! Идем, я тебе сейчас книжку подарю.

И подписывает книгу, напечатанную на кремлевской бумаге, кремлевский глянец такой, (причем о Шостаковиче книги выхо¬дили на желтеющей бумаге третьего сорта) называется «Его выбрало время», авторы – Григорьев и Платек – их называли музыковеды в штатском. «Дорогому Мише Казинику с благодарностью за прекрасно проведенный авторский вечер от Тихона Николаевича Хренникова». После концерта бежит ко мне худрук филармонии, и я впервые вижу, что такое, когда волосы встают дыбом в прямом смысле: «Что?! Зачем?! За что?! Я тебя любил, я сделал все для тебя. Ты решил так? Ну хорошо, я уйду на пенсию, но ты? Зачем ты в разгаре жизни погубил себя, свою карьеру? Ведь ты же мог чего-то добиться? Зачем тебе это было надо?! Уже получен приказ! Наутро нас ждет министр культуры, потом мы должны ехать в ЦК!..». Естественно, ночь он не спал, утром, когда мы ехали в министерство культуры, всю дорогу он опять вопрошал: «Что ты вчера наговорил?! Это в кошмарном сне не приснится!! Ты вчера сравнил всех сидящих членов политбюро с фашистами!!!». Я говорю: «А вот Тихон Николаевич не согласен с вами, он считает, что лекция была очень хорошая», – и показываю подписанную книжку. Заходим в предбанник к министру культуры, ждем его минут сорок, у него в это время был какой-то важный человек. Через сорок минут открывается дверь, и я слышу следующее: «Ну, так завтра на охоту возьми с собой Ленку, ту, красивую…», – и вдруг видит нас в предбаннике: «Казиник и Сербин? Заходите…». Мы заходим, и худрук, не давая министру открыть рот, на гениальном языке советского кода произносит: «Владимир Михайлович, Тихон Николаевич тоже очень доволен вчерашней лекцией Казиника, он ему даже книжку подписал. Вот, смотрите…». Тот, просмотрев надпись, изменился в лице и говорит: «Вот для этого я вас и вызвал. Вы очень талантливы, выходят всякие музыковеды и несут всякую скукоту, а вы выходите и философию увязали, и музыку, и студенты слушают, и Шопенгауэра удачно приплели…». Тогда худрук уточняет, во сколько нужно идти в ЦК, и тот при нас звонит, якобы чтобы узнать: «Иван Иваныч? Здесь у меня Казиник и Сербин, подождите, подождите, дело в том, что Тихону Николаевичу, как мне и вам, тоже очень понравилось выступление Михаила Казиника…». Вот это «тоже» – гениальный советский код.

А.К. А Хренникову это кто-нибудь рассказал?

М.К. Да, я с ним потом много раз встречался, но это было в Москве и спустя годы, он хохотал как умалишенный. - Тихон Николаевич, вы знаете, о чем я тогда говорил? - Нет. - О Шопенгауэре и Ницше. - Ну и напугал же ты их…

А.К. Представляю, что вы испытали, когда после этого бреда в 91 году попали в Швецию…

М.К. Не то слово… Хотя одно из первых культурных потрясений связано с живописью русского художника Бориса Анисимовича Пинхасовича. В Рос¬сии его до сих пор мало кто знает, хотя Тышлер и все его друзья называли его гением. Он еще был жив, и мы поехали к нему, сняли о нем фильм, узнали историю его жизни, почему он гениален и неизвестен. Когда ему было пять лет, он создал рисунок «Комната моего детства». На нем изображено зеркало, в котором отражается его детская комната. Из Почепа его повезли в Москву к Леониду Иосифовичу Пастернаку, академику живописи, отцу Бориса Леонидовича. Леонид Иосифович посмотрел и сказал: этот ребенок – Моцарт, его нечему учить! Когда он влюбился и с этой женой прожил 72 года, вместо того, чтобы говорить, он рисовал по ней. Он дружил со всеми этими живописцами, которые сейчас на Сотбисе стоят сотни тысяч. Но он не захотел быть бедным советским художником и создал мастерскую, где рисовал только портреты вождей. Все портреты Ленина и Сталина, которые у нас в учебниках, создал он.

А.К. А как он стал богатым?

М.К. К примеру, завод имени Ленина заказал три портрета Маркса, два Ленина и четыре Сталина. Его спрашивают, сколько это будет стоить? Он называет совершенно сумасшедшую цену, и в Советском Союзе не было такого секретаря парторганизации, такого директора, такого начальника, который бы сказал ему, что за Ленина или за Сталина это дорого. Деньги он носил чемоданами. Банковских перечислений тогда не было, он брал два больших чемодана и туда складывал купюры. Эти деньги он сваливал в кучу у себя дома прямо в углу. И как они легко приходили, так они легко уходили. У него был открытый дом, там всегда стояла черная и красная икра, шампаское и коньяк. Туда приходили все, кто хотел, сидели у него и ели. Но с мая по сентябрь он уезжал на пленер, причем только в несколько любимых мест: в Крым, район Коктебеля; в Тарту; на Карпаты; а после войны – еще и в Калининград. Там он писал, причем писал с огромной скоростью, сразу маслом. Ничего не продавал. Его интересовал только процесс творчества.

А.К. Ни одну картину не купили бы за цену носа Ленина.

М.К. Он создал огромного размера – рекорд книги Гиннеса – портрет маршала Жукова на коне размером с пятиэтажный дом. На Сотбисе его только что продали за 550 тысяч фунтов стерлингов.

А.К. У меня философский вопрос. Опыт истории искусств показывает, что в России искусство за редким исключением не было отвлеченным. В большинстве своем произведения искусства пытались что-то показать, доказать, куда-то направить. Однако понимают их лишь некоторые. В чем причина, может «Мусоргский» и «Достоевский» сегодня так далеки от народа? На ваш взгляд, есть какой-то рецепт?

М.К. Знаете, с чего я начал свое выступление на чеховском фестивале? Это была крупная тусовка: там была Ия Саввина, Вениамин Смехов… Я вышел и сказал, у нас в России всегда была хорошая литература, мы ею гордились, радовались, все время ее читали, только вот делали все с точностью до наоборот: Достоевский дал нам образ Раскольникова – коммуниста и фашиста. Как коммунист он совершает социалистическую революцию: убивает капитал, а как фашист – мотивирует убийство: сверхчеловек, тварь дрожащая… Достоевский впервые показал, что это – одно и то же. Не услышали. Теперь посмотрим, как мы не поняли Пушкина. Он написал стихотворение «Памятник» – великое завещание поэта. На самом деле – пародия на Державина. Державин перевел Горация так, что поставил себя на его место. У Державина есть фраза, которую Пушкин органически не воспринимал. За нее Пушкин называл его глупцом. Суть ее в следующем: поэзия, ты должна относиться к тебя презирающим с тем же презрением. Пушкин же пишет:

- То есть не спорь с Державиным. Он говорит: поэзия, ты вообще не должна ни на кого обращать внимания. Ты только от Бога получаешь информацию. И надо было во всех школах Советского Союза объявить, что это творческое завещание поэта.

А теперь Чехов. Он сказал: «Я всю жизнь выдавливал из себя раба по каплям». «Раба» – мы запомнили, «выдавливал раба» – мы запомнили, но вот «по каплям» – не помним! Если раба сделать свободным, он становится самым крупным преступником…

Есть уникальная книга воспоминаний Коровина о Чехове. Молодой Чехов, молодой Коровин, Левитан и еще один студент, не ставший известным, пошли гулять на Ходынку. Чехов подходит к лотошнику. - Посчитай апельсины, я у тебя все их покупаю. - С вас два рубля сорок копеек. - Бери трешку. - А что вы с ними будете делать? - Продавать. - Ну посмотрим-с. И вот Чехов начинает торговать. К нему подходит с виду интеллигент, спрашивает цену, Чехов называет: «10 копеек – штука, полтора рубля – десяток». Тот пожимает плечами: «Что, считать не умеешь?». Дама подходит и спрашивает: почем апельсины, Чехов говорит: «Рубль – штука». - А по 10 копеек продашь? - Продам. - А два на 10 копеек продашь? - Продам. - Наверное, они у тебя кислые? - Так точно-с, кислые. Она собирается уходить, он ей один апельсин подарил на пробу. Та его съела и купила еще два на 10 копеек. Подошла еще одна дама и спрашивает: «А можно за рубль у тебя купить все». Чехов отвечает: «Да, только без кожуры-с». - А куда кожура-с? - Кожуру иностранцы едят-с, они до кожуры ой какие охотники. Когда Чехову надоело, он забрал себе пять апельсинов, остальные подарил лотошнику обратно. Тот, видя, что купили у него все за трешку, а наворотили уже больше того, куда-то убежал. Через минуту возвращается с околоточным и кричит: «Хватай их всех, они у меня все апельсины украли и съели». Околоточный берет всех и ведет в полицию. В отделении их расспрашивает пристав. Лоточник говорит: «Они сто штук апельсинов съели». - Где ж ты был, пока они сто штук ели? - А я по малой нужде отлучился. - Что? Здесь же дворец стоит, где ты тут по малой нужде отлучиться мог? Ты понимаешь, что я их сейчас в тюрьму посажу? - Ну, пусть мне хоть на чай дали бы? Тогда пристав достает из кармана 50 копеек и говорит: «Пшел вот!». Подходит к студентам: «Извините, господин Антоша Чехонте, извините, господин Левитан. Савелич, подготовь самоварчик, чай пить будем». Над приставом весит портрет роскошной женщины. Чехов спрашивает: кто это? - Это владычица моя, жена моя. - А где она сейчас? - Нанял репетитора своему сынку, так он ее у меня и увел, теперь где-то право преподает в университете. Ну, нежели это право – в два раза старше жену у мужа уводить? - Может он на гитаре играл? - Нет, не играл. - Черт их знает, чего они уводятся… Понимаете, все в России было на своих местах. Вот эпизод, сколько там человечности, сколько там чеховского эксперимента. Сколько там по каплям выдавливания из себя раба. Он объясняет, зачем все это было. У Чехова все детство в лавке прошло. Он хотел повторить, сыграть роль. – Это тоже выдавливание раба.

Так вот лечение возможно, и в этом я абсолютно уверен, если мы перестанем слушать тех, кто говорит нам, как одеваться и что есть, а начнем иметь на все свое мнение…

А.К. Вам как-то с детства все эти знаки были близки? Жили вы и в Питере, и в Витебске…

М.К. Да, это два города, духовно мне близких, когда я одновременно жил в этих двух городах, я не чувствовал разницы, а если и чувствовал, то в пользу Витебска. В советские годы было очень странно: там сохранилась русская интеллигенция, и когда я шел со скрипкой, для них это было знаковым моментом. Меня подзывали к открытым окнам старики и рассказывали истории про Римского-Корсакова, про Чайковского. Это все рядом было. В 57 году им было 80-85 лет, а когда им было по 25, то Римский- Корсаков и Чайковский их учили. Это все было у них на глазах.

Для австралийского радио SBS я делал передачу о «Могучей кучке». Кюи я решил рассмотреть так. Он прожил большую жизнь. Когда он родился и его везли в коляске, навстречу ему мог идти Пушкин, а когда он умер в 1918 году, уже была додекафония. В своей книге я написал: надеюсь, он умер не от страха перед революционными рабочими и матросами, которые зашли в его квартиру и попытались вытащить из серебряных окладов фотографии его предков. Он считал, что Мусоргский – какой-то не тот, он называл «Бориса Годунова» «грязной» оперой, считая, что там голоса не такие, аккорды не такие… И он услышал «Весну священную» Стравинского, с которой был страшный скандал. Представляете, что он сказал? Повторить я этого не могу, потому что журнал закроют по цензурным соображениям.

Понимаете, как коротка вся история искусств? Теперь я соображаю, что в 57 году я общался с теми, кто учился у Римского- Корсакова, у Чайковского, кто знал «Могучую кучку», кто был внутри всех этих проблем, кто видел всех их живыми. Представляете, какой ужас: я в данном случае как связующее звено! Тогда Витебск был именно этим городом. Там была консерватория, академия художеств, туда хлынули питерцы.

А.К. А сейчас в Витебске есть консерватория?

М.К. Ничего в Витебске нет... Витебск очень больной город, один из самых несчастных городов. Так как Витебск попался – никто не попался. Из него уехала вся интеллигенция. Я туда ездил, но начальство было очень неблагорасположено ко мне, мне стало противно и я сказал, что не хочу вспоминать те годы.

А.К. Уж если речь зашла о городах, то, на ваш взгляд, есть в мире места, где все напоминает Россию?

М.К. Да, их достаточно много. Например, Москву очень напоминает Нью-Йорк – это вообще очень близкие друг другу города. Кажется, что их разделяет вся планета, на самом деле и ментально и энергетически они очень похожи. И в Москве и в Нью-Йорке есть похожие районы.

А.К. Да, Бруклин, наверное, в Москве мы найдем.

М.К. Скорее даже Бронкс. После первой поездки в Нью-Йорк я решил, что без концертов туда ехать незачем. Потом вдруг неожиданно почувствовал, что мне не хватает его энергетики. После второго раза я им заболел на всю жизнь, а после третьего – готов туда ездить каждый день. Это сумасшедшепотрясающий город!

А.К. Но, согласитесь, что весь Нью-Йорк сконцентрирован на Манхеттене.

М.К. Не только, надо знать места, районы Бруклина, например. Помимо всем известного Чайна-тауна, там есть сказочный итальянский, есть еврейский район, где вы попадаете в мир позапрошлого века.

А.К. А из городов мира, какой вам ближе?

М.К. Наверное, Прага. Я таскаюсь там по антикварным магазинчикам. Такое оттуда вытаскиваю… Например, у меня два экземпляра сонатины Фибиха. Их всего два на весь Советский Союз. Ее он написал в возрасте 16 лет, чудесная музыка, там дух Праги, дух Вышеграда… Она вышла тиражом в 80 экземпляров. Гете когда-то сказал: «Прага – самая роскошная жемчужина в ожерелье европейских городов». С Прагой когда-то соперничал только Дрезден, но он был полностью разрушен союзниками.

А.К. Для меня из всех городов с Прагой соперничает только Севилья. Там местами, в улочках есть дух Праги. М.К. Да, это есть. Жаль, но нашу страну разрушили. Когда были церкви, все эти слободы, домики – это была одна из красивых стран мира. А.К. Да, советские архитекторы отличились квадратностью мышления. М.К. Расскажу историю. Это было в начале 90-х. После концерта я с сыном и невесткой решили поехать не по трассе, а по местной дороге. Едем-едем – смотрим, направо Гейлигенштадт. Я думал, что тот самый, где Бетховен написал свое знаменитое завещание, потом оказалось, там таких Гейлигенштадтов, как у нас Ивановок. Я понимаю, что Гейлигенштадт здесь быть не может, но мы решили заехать. Поворачиваем направо и заезжаем в советский город. Советская школа, грязь, заборы некрашеные, какие-то рытвины, ямы… Нет, здесь Бетховен точно ничего не писал. Возвращаемся на дорогу, едем-едем, поворот налево до какого-то городка. Решили заехать. Поворачиваем, въезжаем в сказку, палисаднички, чудесные дома, готика, ходят сытые, довольные люди, все выложено кафелем… Едем дальше, решили заезжать во все города. Заезжаем направо – опять Советский Союз, пьяные какие-то ходят. Потом смотрим по карте: здесь была демаркационная линия. Мы заезжали то в ГДР, то в ФРГ. Самая зрелая, самая сильная пропаганда против коммунизма – это проехать по той дороге. Всех коммуняг там надо возить. И тут и там немцы, но лед и пламень так не различны меж собой, как города ГДР и ФРГ! Что социализм может сделать за 30-40 лет?! А.К. Развитой социализм.

М.К. Да, развитой. Там пьяные сидят, бомжи, грязь, все бумаги мимо урн бросают. Налево заезжаешь – люди кайф ловят, вальяжно сидят, ходят с зонтиками от солнца, фонтанчики, частная школа, маленький театр, чудесный концертный зал. Направо – опять gomo soveticus.

А.К. Все же нужно зафиксировать очень важную вещь: главное достижение – отсутствие железного занавеса. Путь открыт – можно ездить туда-сюда. Нет ощущения, что выезд туда – это навсегда.

М.К. Есть такой анекдот: приходит человек к доктору и говорит: «Помогите, делать ничего не хочется, в будущее не верю». Доктор отвечает: «Есть только одно лекарство – фурогин». Знаете, что такое фурогин? «Ехать прочь» на Иврите.

- А как его принимать?

- Через Вену.

А.К. Да, юмор здорово в «совке» помогал.

М.К. У меня есть такая теория: ни одна идея, над которой нельзя посмеяться не имеет права на существование. Мне обычно говорят: а как же христианство, там же нигде нет юмора? Да это перевели так. Вы где-нибудь видели еврейского тридцати трех летнего парня без чувства юмора? Мракобесы говорят: нельзя обсуждать, нужно только верить. Но мы уже веровали во все. Из-за этой веры фашизм на ура прошел. Хватит уже, думать надо.

А.К. Какие у вас самые яркие детские воспоминания?

М.К. Самое радостное воспоминание детства – уже стемнело, я с папой на саночках и с огромным бидоном едем за керосином. На площади огромная очередь, метет вьюга. Я тогда решил, когда выросту – стану керосинщиком. У него была бочка с круглой меркой, все вокруг пахло керосином. Мне это все ужасно нравилось. Потом было самое замечательное, бидон закрывали крышкой, сверху сажали меня, и папа после долгой очереди вез меня с керосином домой. Второе воспоминание – когда в Витебске взорвали знаменитый костел, я пошел туда и увидал самое страшное: осколок стены с глазом Мадонны. Он на меня смотрел, и мне стало не по себе, я тогда понял, что произошло что-то страшное, и спросил у мамы: «А немцы больше не придут опять?». У меня появилась ассоциация, что это сделали немцы.

А.К. У меня тоже с детства в памяти запах керосина. Это было в Пугачеве, там жила в эвакуации моя бабушка. Кстати, родина Алексея Константиновича Толстого, который не любил и не признавал этого, этот факт он даже из своей биографии вычеркнул.

М.К. А туалет у нас был очень далеко во дворе. Нужно было спуститься по лестнице, потом выйти на улицу и пройти через весь двор. Между туалетом и домом стояла колонка. Зимой у нее были гигантские ледяные горбушки. Самое страшное ночью было пройти и не упасть. Сонный, вялый, ножки слабые, калоши одел на босу ногу и идешь. Страшно-страшно. Когда проходишь колонку, начинается резкий запах сараев и туалета. Залезаешь потом в постель и согреться долго не можешь. И это – каждую ночь. Или рано-рано утром: снег хрустит, какие-то тени, кто-то уже встал. Я теперь только понимаю, в каких условиях все это было. И сейчас мы сидим здесь, а кто-то – нет.

А.К. Это вдвойне обидно.

М.К. Если кто-нибудь в пятидесятые годы показал бы виды России 2010 года, никто бы не поверил.

А.К. Почему, есть и другие виды России, в которые бы точно поверили.

М.К. Я имею в виду все эти захолустья, всю эту грязь, все трущобы. Помните, в «Планете обезьян» у Пьера Буля есть эпизод, когда главные герои возвращаются на Землю, они еще не знают, что тут тоже царство обезьян. Первое, на что обращают внимание – за столетия, что их не было, ничего не изменилось. Старый космопорт, старые дома, старые конструкции… И у меня с современной Россией первая ассоциация – это произведение Пьера Буля. Неужели мы – обезьяны? Почему у нас в 2010 году сохранились декорации позапрошлого века: покосившиеся черные дома, бабки в шароварах… Как говорит один мой шведский друг, в Советском Союзе люди ходят, как будто против ветра. Человек идет по улице так, будто ему все время приходится преодолевать сильный ветер.

А.К. Я раньше не мог понять, как же они нас всех узнают. Теперь понял: в глазах постоянное ожидание, что сейчас что-то может случиться.

М.К. Когда мы с Юрием Лидерманом ставили «Записки сумасшедшего», он восхищался: «Удивительная пьеса, как цензура пропустила ее?». Я ему тогда ответил: «Юра, ты так давно уехал из Советского Союза, что не произносишь слово «цензура» с предыханием». В СССР говорят: «Удивительная пьеса. Как! Цензура пропустила ее?».

Журнал «Радиус города» благодарит Апарт-отель «Ривьера» за предоставленный для съемок интерьер

17:54 | 03.03.2010 | Последние известия

 

Как вылечить больных детей с помощью музыки - знает Михаил Казиник. Знаменитый скрипач приехал в Петербург и только что пообщался с журналистами. В родном городе музыкант бывает не часто - много лет живет и работает в Швеции, поэтому теперь приготовил подарок: сразу три концерта. Они пройдут в выходные в Фонтанном доме. Программа будет классической - музыкант пообещал исполнить Моцарта, Шуберта, Шнитке, при этом предупредил: общаться со зрителями только на языке музыки он не намерен. Будет читать стихи и просто беседовать об искусстве.

«Эти три вечера их никак нельзя обозвать - это беседы и концерты плюс попытка открыть человеку его творческое начало и то, ради чего пишется музыка».

Просто исполнять музыку, по словам Михаила Казиника, ему неинтересно. Несколько лет назад он начал заниматься просветительской работой и целительством.  В городе Белая Церковь - это на Украине - он посетил оздоровительный центр для детей-инвалидов, где исполнял фуги Баха. Норвежские врачи, которые наблюдали за этим экспериментом, назвали его не иначе, как чудом. Теперь такие концерты Казиник хотел бы провести и в России.

 

 

 

 

 

 

Журнал Комп&ньоН online 

23  июня 2009 , Автор:  Виталий Ченский

 

Своими необычными концертами-лекциями о музыке великих композиторов Михаил Казиник прославился еще в советские годы. Переехав в начале 1990-х в Швецию, он не изменил своему призванию и неожиданно оказался востребованным корпоративной культурой ведущих скандинавских компаний. В конце мая Cultura art group, задумавшая серию просветительских концертов, предложила Казинику вместе с одесским пианистом Алексеем Ботвиновым выступить перед Киевской публикой. «&» воспользовался представившейся возможностью увидеть метод Казиника в действии и выяснить, как классическая музыка может дать бизнесу второе дыхание.

 

Эффект Красной Шапочки 

Хождение Михаила Казника в бизнес началось с того, что однажды он (к тому времени уже освоив шведский язык) получил возможность выступить перед группой скандинавских бизнесменов. Михаил рассказывал много необычных вещей о музыке, которую называют классической, и задавал аудитории «детские» вопросы. Например, такой: «Как вы считаете, кто является главным героем в сказке «Красная Шапочка»?». «Некоторые бизнесмены ответили, что это, конечно же, Красная Шапочка, – вспоминает Казиник. – Кое-кто, подумав, сказал, что Волк. И вдруг неожиданно появилась мысль – Бабушка! Ну конечно! Название проекта – «Поход к Бабушке»! Если нет Бабушки, то нет Красной Шапочки и не появляется Волк. С точки зрения сонатной формы, в которой созданы все сонаты и симфонии последних столетий, Красная Шапочка – главная партия, написанная в главной тональности. Бабушка – побочная партия, написанная в доминанте. В сонате побочная партия должна доминировать. Но это же один из важнейших аспектов мышления, в том числе и бизнесового: если побочная партия не доминирует, то проект нельзя разработать.

 

Я сказал собравшимся: «У вас до сегодняшнего дня была конференция, посвященная экономическим проблемам. Вы имели счастье (или несчастье) меня пригласить. И вот я пришел к вам со скрипкой и буду говорить об эффекте Баха, Моцарта, Бетховена. Я знаю, что вы устали, что конференция шла три дня и вы не решили ни одного вопроса. Посмотрим, что будет после моего выступления на четвертый день». На четвертый день люди стали находить совершенно другие идеи, алгоритмы, новые контакты. Потому что я пришел как побочная партия и стал доминировать. А в эпоху проблем и кризисов доминантой должны стать разговоры не об экономике, а об «эффекте Бетховена», который гласит: чем хуже композитор слышал, тем лучше музыку он писал. Мышление уходит в побочную партию, чтобы, вернувшись, воссоединиться в одной тональности (тонической) с главной темой. Большинство бизнесменов этого не знают, особенно на бывших советских пространствах. Они считают, что нужно углубиться в проблему и решать ее до тех пор, пока не заболит голова».

 

Эффект Казиника 

Впечатление, которое произвел Михаил Казиник своим выступлением, оказалось настолько сильным, что с 1995 г. бизнесмены Северной Европы воспринимают музыкальные конференци и как регулярные мероприятия. Лекции Казиника стали частью эксклюзивного образования для высшего руководящего состава корпораций Дании, Норвегии, Финляндии и Швеции. Его концепцию проверили на себе топ-менеджеры Ericsson, Tetra Pak, Volvo, Skania и крупнейших банков. Когда финская энергетическая компания Fortum перестраивала свою работу, музыкант в течение месяца летал туда на самолете каждую неделю. «Принципы культуры, которые я провозгласил, стали одной из основ строительства обновленной Fortum, – говорит он. – У меня есть масса отзывов, свидетельствующих о том, что для них особенно важным кажется мой день и моя идея доминирующей побочной партии.

 

Думаю, есть две причины, обеспечивающие такой эффект. Во-первых, это полный переход сознания в другое русло. Во время своих конференций я устанавливаю доски с нотным станом, и под моим руководством топ-менеджеры корпораций пишут совместные мелодии. Эти люди становятся детьми, их буквально потрясает то, что они сами создали мелодию. Это делает их счастливее. Расслабляется мозг, снимается напряжение, вдруг человек чувствует себя частью вечного потока. Он понимает: какая же это мелочь – все его проблемы – по сравнению с этой музыкой, культурой, идеей. Бизнес вообще не вспоминается. А я, говоря о музыке, хитрым образом продолжаю говорить о бизнесе. Например, Моцарт с самого детства знал, что умрет рано. Почти в каждом его произведении появляется образ смерти, и он занимается тем, что пытается победить ее средствами абсолютной гармонии. В этом смысле композитор является путеводной звездой, потому что всякое напряжение в мышлении, кризисная ситуация (в теле, психике, окружении) – это не что иное, как маленькая репетиция смерти. А музыка Моцарта обладает способностью показать выход из смерти.

 

Во-вторых, решение начинает приниматься на подсознательном уровне, потому что самые главные решения приходят именно из этой области. Многие люди говорили мне, что четвертый день конференции после моего выступления – это день эйфории, раскрытия, новых контактов, удовольствия. Они просыпаются утром такие свободные, гордые, счастливые! Это очень серьезно».

 

Эффект оперы 

В 2007 г. свои музыкальные конференции Михаил Казиник представлял бизнесменам Одессы. «Порой я давал им обыкновенные советы. Один предприниматель посетовал, что ему никак не удается наладить контакт с представителями бизнеса в Германии. Я говорю: «Выберите человека, с которым вам важно иметь дело, и я скажу вам, что написать». «У меня есть один недосягаемый… с которым я даже не осмеливаюсь общаться», – начинает он. Я ему отвечаю: «Напишите, что вы хотели бы с ним встретиться, обсудить сотрудничество, но при этом вам важно знать числа, когда вы можете приехать, потому что хотите согласовать визит с расписанием местного оперного театра. Попросите его принять вас в дни, когда в театре будут давать ту или иную оперу». Предприниматель написал, как я ему посоветовал, и немец прислал ответ: «С удовольствием встречусь с вами. Такая-то опера будет идти такого-то числа…». Он понимает: перед ним не выродок или очередной негодяй, а человек его культурного уровня. Вообще многие западные бизнесмены назначают встречи в оперных театрах. Не случайно же здание оперного театра всегда самое красивое в городе. Человек уходит от будней и попадает во дворец, он погружается в особое состояние. Замечено, что оперная музыка подготавливает к восприятию информации на другом уровне».

 

Метод Казиника строится на его невероятной харизме и беспримерной в нынешние времена вере в искусство. Симпатичный пятидесятилетний человек, одетый во фрак, выбегает на камерную сцену киевской гостиницы Hyatt и вполне спокойно начинает говорить: «Дамы и господа, дорогие друзья. Можно я начну эту встречу теми же словами, которыми в 2005 г. открыл Нобелевский концерт». На третьей минуте маэстро уже почти кричит (он мог бы начать так сразу, но щадит светскую публику). Повысить голос его заставляет сказка о Курочке Рябе. «Это одна из основополагающих притч человеческой цивилизации, – говорит Казиник. – Мы ленивы и нелюбопытны, строим свое благополучие на фальшивых камнях. Мы не понимаем, что то, что нам рассказали с самого начала, фальшиво, неправильно, и дальше строим фальшивый, искаженный мир!». Представление действительно началось.

 

http://www.companion.ua/Articles/Content/?Id=41667&Callback=5

 

 

Hyatt Regency Kiev

 

Почему нужно слушать классическую музыку? Послушайте Казиника – вот вам и ответ. Ничего общего с тем, что представляется, когда читаешь пресс-релиз про «первый концерт уникальной серии светских вечеров». То есть, наверное будут бокалы хорошего вина на входе. А гламурно отпечатанные программки на зрительских стульях, вступительное слово и конферанс импозантного музыковеда, а две звезды, две светлых повести знай себе играют, что запланировано, – это все отменяется.

Играть-то они играют. Но. Твердой программы нет и быть не может. Шаблоны аннулируются. Вас просто накрывает колоссальной смысловой волной. >>продолжение>> 

 

 

 

 

 

 

В серии светских вечеров классической музыки, где музыка сопровождается словом, Вы – человек не случайный. Как связываете эту миссию (назовем ее грубо «ликбезом») с Киевом? Каков, в Вашем представлении, духовный облик этого города?

 

 

 

Расскажите о своем знакомстве и сотрудничестве с пианистом  Алексеем Ботвиновым.

 

 

 

Программа проекта ограничивается периодом «От Баха до Прокофьева». Что, на Ваш взгляд, произошло с классической музыкой «после Прокофьева», и что происходит с ней сейчас?

 

 

Возможно ли, чтобы в современной композиторской среде академической сферы появился гений, находящийся на одном уровне с Бахом? Или среда своих «Бахов» не видит?

 

 

 

Петер Мейер в своем фильме «Казиник, Бог и Дьявол» поместил Вас между двух, скажем так, противоборствующих сил. Как Вы себя чувствуете в такой «компании»?

 

Вы очень искусно и тонко объясняете людям, что такое «эффект Моцарта», «эффект Бетховена» и т.д. А что такое «эффект Михаила Казиника»?

 

 

Человек, находящийся внутри Культуры, производящий культуру, наверняка, понимает и чувствует ее глубже, чем кто бы то ни было. Что такое культура?

 

 

 

 

 

1. Вы – эксперт Нобелевского концерта. Можете рассказать подробнее об этом культурном событии?

 

 

2. Вы в детстве с радостью играли на скрипке или через силу, как большинство детей, которым обычно хочется всё бросить и пойти, наконец, гулять?

 

 

 

3. Вы могли бы вкратце рассказать об основных позициях Вашей философии музыкотерапии?

 

4. Вы будете играть на концерте-лекции под названием «Шедевры классической музыки трёх веков. От Баха до Прокофьева». Вам какой из этих веков в музыкальном плане наиболее интересен?

 

 

5. О Вашем предстоящем концерте сказано, что он откроет цикл вечеров «Великой Музыки и Великих Персон». Как Вам кажется, эра великой музыки и персон уже закончилась? Если да, то когда это произошло?

 

 

 

6. Вы слушаете современную классику? Кто Вам интересен из новых музыкантов?

 

 

7. На своих лекциях Вы говорите о борьбе между гениальностью и посредственностью. Расскажите нам, как Вы отличаете одно от другого? Планируете ли Вы рассказать об этом на концерте-лекции «Шедевры классической музыки трех веков»?

 

8. Вам, думается, вряд ли нравится современная популярная эстрада. Можете озвучить основные свои претензии к ней?

 

 

 

9. Результатом Вашего известного эксперимента стало снижение уровня преступности в 17 раз. Можете рассказать о месте, где Вы его проводили и о сути эксперимента?